Книга Не мой мир  - Альбина Нури

Здесь же стояла сонная тишина, а насекомые и прочие раздражающие мелочи отсутствовали. Тот, кто заказал эту проекцию, не желал, чтобы его беспокоили, чтобы его взор натыкался на несовершенства: сад виделся ему идеальным – и создатели проекции выполнили его просьбу.

В саду Алекс пробыл долго – дольше, чем где бы то ни было. Он засыпал и просыпался, бродил между деревьев, сидел на плетеном стуле, жмурясь, как кот на солнцепеке, снова ложился. Уходить не хотелось – тут было тихо, спокойно, красиво. И никаких Обитателей. Ушел он из сада лишь по одной банальной причине: хотелось есть.

Возможно, если бы Алекс окончательно сдался и решил, что хватит с него бесполезной беготни по проекциям, то цветущий сад был бы лучшим местом, чтобы умереть. Но пока этого не произошло. Ему все еще хотелось жить, а значит, нужно было есть. Организм требовал пищи, а в саду были и вечно будут только цветы – никаких ягод или фруктов.

Поэтому Алекс не без сожаления стал искать Портал, чтобы выйти отсюда и больше не вернуться. Шанс второй раз натолкнуться на эту проекцию стремился к нулю. К тому же Алекс уже знал и еще об одном парадоксе Пространственной Зоны.

Один раз он, выйдя из очередной проекции, попробовал, ради интереса, снова вернуться в нее – буквально через мгновение. Каково же было его изумление, когда вместо зала для заседаний, который, видимо, создали, чтобы провести какое-то совещание, он очутился на скалистом морском обрыве.

Судя по всему, Зона постоянно изменялась, превращалась, перетекала из одного состояния в другое, постоянно трансформируясь и разрастаясь.

Пообедать (или поужинать? а может, позавтракать?) удалось не сразу. Оставив за спиной весенний сад, Алекс побывал в нескольких проекциях, прежде чем натолкнулся на ту, где смог поесть.

Чаще других встречались «обучалки», как он стал именовать их про себя. Несколько штук имитировали географические зоны, одна – химическую лабораторию.

Попалась ему и очень необычная «обучалка»: Алекс не сразу сообразил, что перед ним именно она. Комната, тесно уставленная старинной мебелью, оказалась рабочим кабинетом Льва Толстого в Ясной Поляне.

Алекс не настолько хорошо разбирался в классической литературе, чтобы сразу сообразить, чей это кабинет, но все прояснило низкое детское кресло. Из лекций по литературе он помнил, что Толстой был близорук, но не носил очков или пенсне и предпочитал работать, сидя на низких стульях.

Ну, и кроме того, на одной из стен была поясняющая надпись, которую Алекс заметил не сразу.

В кабинете стояли обитый кожей диван, два столика, этажерка и кресло, на стене висела книжная полка, и всюду – множество портретов и фотографий.

Алекс подошел к письменному столу с выдвижными ящиками, на котором находились всевозможные письменные принадлежности и разные мелочи: шкатулка для бумаг, пресс-папье, фотопортреты в деревянной черной рамке, книги и бумаги, ручки и карандаши. Глядя на все это, можно было подумать, будто хозяин лишь ненадолго вышел отсюда и вот-вот вернется.

На одном из кресел лежал листок бумаги, видимо, забытый учительницей, которая привела сюда класс. На листе был напечатан обрывок текста: «…в окружении памятных вещей Толстой провел последние часы перед уходом из Ясной Поляны. Уходя из кабинета, он погасил свечи на письменном столе, и с тех пор они никогда никем больше не зажигались».

Алекс обратил внимание на фонограф: вроде бы его подарил Толстому сам Томас Эдисон. По тем временам это было неслыханное техническое чудо. Интересно, что сказал бы великий писатель, мыслитель и философ, если бы узнал о новейших открытиях человечества? Как отнесся бы к тому, что в его кабинет, воссозданный в проекции, водят экскурсии?

«А может, в какой-то из проекций есть и сам Лев Толстой?» – вдруг подумал Алекс. Его передернуло при мысли о том, что он запросто мог столкнуться здесь нос к носу с Обитателем в облике легендарного классика. Впервые ему пришло в голову, насколько это жестоко, неправильно и даже кощунственно – заставлять голограммы паясничать, изображая умерших гениев. Да и вообще – кого бы то ни было.

Алекс поспешно вышел из этой проекции, пребывая в еще более смятенных чувствах, чем прежде. И все еще голодный.

К счастью, вскоре он натолкнулся на банкетный зал и смог наполнить желудок вполне съедобной пищей. Загрузив тарелку мясом, овощами и закусками, уселся за стол и принялся за еду.

Судя налепленным повсюду цифрам 55, здесь отмечали юбилей. Алекс жевал и вяло думал, кто юбиляр – мужчина или женщина? Сколько народу здесь было? Когда гости ушли из зала? Кто все эти люди и где они сейчас?

Мысли вяло кружились в голове, и ответы на вопросы не сказать, чтобы так уж сильно интересовали Алекса. Он наелся и отодвинул от себя пустую тарелку. На сытый желудок потянуло в сон. Можно было бы прикорнуть на диванчике, что стоял в углу, но спать в этом месте не хотелось.

Когда ему приходилось искать еду в залах, подобных этому, Алекс всегда чувствовал себя неловко. Никто, конечно, не мог застать его сидящим у разоренного стола с остатками пиршества, отыскивающим нетронутые куски на блюдах, но все равно он чувствовал себя жалким побирушкой.

Поэтому, закончив трапезу, обычно спешил уйти – и сейчас сделал то же самое. Портал находился недалеко от входа, и Алекс, не раздумывая, шагнул в него, а оказавшись внутри, машинально пробежал несколько шагов вперед.

Увидев, где оказался, он подумал, что попал в фильм ужасов – были такие проекции для поклонников жанра, правда, ему пока не попадались. Может, это одна из них.

Перед ним был нарядный коттедж в три этажа – симпатичный, хотя и чуть аляповатый, с балкончиками, башенками, большими окнами и красной черепицей на крыше. Территория перед коттеджем выглядела ухоженной – тут тебе и клумбы, и садовые скульптуры, и беседка, и скамеечки с резными спинками, и фонтанчики, и тротуарная плитка. Правда, растительности маловато, но это уж кому как нравится.

Всю эту красоту Алекс охватил взглядом сразу, а потом ему стало не до эстетики. Со всех сторон дом и двор окружала клубящаяся, густая чернота. Она наползала на идиллическую картинку, растворяя ее в себе, беспощадно уничтожая. Черные дорожки расползались, подобно щупальцам, и вещи, поглощенные ими, исчезали, словно съеденные.

Происходящее сопровождалось звуками: отовсюду раздавалось сухое потрескивание, шипение, как будто на плиту пролилось кипящее молоко, только намного громче.

Алекс, вытаращив глаза, смотрел, как угольная змейка добралась до статуи девушки с кувшином, что стояла в дальнем углу двора, возле забора, который постепенно скрывался под пузырящейся массой.

Чернота казалась вязкой, как смола – она с жуткой неспешность обвила ступни мраморной девушки и поползла вверх, опутывая голени, затем – колени и бедра. Несколько мгновений спустя она накрыла собой всю нижнюю половину статуи, и в голове у Алекса словно полыхнула вспышка. Нужно убираться отсюда, понял он. Это не чей-то заказ, не муляж реальной жизни, но нечто иное, опасное.